- Информация о материале
- Андрей СВЕТЛЫЙ
- 2049
У Казахстана особо трепетное отношение к рейтингу конкурентоспособности Всемирного экономического форума. Рейтинг на самом деле один из многих, но у нас он почему-то выбран как истина в последней инстанции. Именно по нему мы «сверяем часы», оценивая собственное развитие.
О достижении заветной цели вхождения в число 50 наиболее развитых стран Казахстан заявил именно после того, как занял эту позицию в рейтинге конкурентоспособности ВЭФ. А когда в прошлом году мы поднялись вообще на 42-е место, восторгу не было предела. Госорганы и государственные СМИ подробно объясняли, как мы пришли к этому успеху, какой они внесли в этой большой вклад, какое это ценное признание.
И вот обнародован свежий отчет по рейтингу конкурентоспособности ВЭФ (The Global Competitiveness Report 2016-2017). Казахстан в нем вновь за пределами «пятидесятки»: мы откатились на 53-е месте, потеряв сразу 11 позиций. Нас обошла соседняя Россия, которую мы раньше опережали. Обогнали Мексика, ЮАР, Маврикий и даже Руанда. По скорости падения мы стали лидером.
И что же? С момента выхода отчета прошел уже не один день, но никаких официальных комментариев нет. Все госорганы, что называется «поймали тишину». Рейтинг, на который раньше чуть ли не молились, теперь в упор никто не замечает.
В отчете ВЭФ указано, что самым главным проблемным фактором для ведения в бизнесе в Казахстане является высокая инфляция. Ведь сложно заключать сделки, строить среднесрочные планы и запускать проекты в условиях, когда цены постоянно пересматриваются (в сторону повышения, разумеется). Хотя правительство и Нацбанк говорят о победе над инфляцией, которую, якобы почти удалось загнать в коридор 6-8%, действительности это не соответствует.
Цены продолжают расти, сейчас лишь картину несколько улучшает укрепление тенге. Но понятно, что это ситуативные факторы, связанные с подорожанием нефти. Объективных же оснований ожидать, что национальная валюта станет устойчивой, а инфляция – низкой, не существует. Ведь экономика по-прежнему остается зависимой от цен на сырье, а финансовый рынок слабо развит.
Кстати, доступность финансовых услуг (прежде всего, кредитов) также входит в число самых острых проблем при ведении бизнеса. Но даже ее обогнала коррупция. Это означает, что сколько бы мы ни говорили об успехах в построении подотчетного эффективного госаппарата, реальных подвижек пока нет.
На деле мы видим крайнюю нестабильность деловой среды. Мы то отказываемся от госрегулирования цен, то вновь вводим; то меняем НДС на налог с продаж, то оставляем; то приватизируем госсектор, то замораживаем; то передаем пенсионные фонды в частное управление, то передумываем.
Все это порождает атмосферу непрозрачности и отсутствия понимания, куда вообще движемся. А когда нет четких ориентиров, то решающим становится конкретный чиновник.
Если детально разбирать присвоенный Казахстану индекс конкурентоспособности, то все болевые точки остаются неизменными. Во-первых, это неразвитая инфраструктура. По качеству автодорог мы заняли 108-е место из 138 стран! Хотя недавно министр национальной экономики Куандык Бишимбаев объявил, что только в 2015-2016 годах на строительство и реконструкцию автодорог выделено 330 миллиардов тенге. Куда они ушли?
Во-вторых, низкая эффективность товарных рынков. По уровню местной конкуренции мы «уютно» расположились на 106-й позиции в мире, по эффективности антимонопольной политики – на 83-м месте.
В-третьих, слабое развитие финансового рынка. Здесь мы абсолютно по всем показателям в числе аутсайдеров. И это касается не только доступа к кредитам, но и состояния отечественных банков, регулирования рынка ценных бумаг. Куда ни посмотри – всюду мы на уровне слаборазвитых африканских стран.
Раньше чиновники составляли планы, по каким показателям рейтинга конкурентоспособности нужно работать, чтобы подняться вверх. Теперь об этом почему-то не говорится. Хотя названные в отчеты ВЭФ проблемы – это и есть направления, по которым нужно двигаться. Не для рейтинга, разумеется, а для собственного развития.
- Информация о материале
- Мухит-Ардагер СЫДЫКНАЗАРОВ
- 3401
Усложнение религиозной ситуации, как в регионе Центральной Азии, так и непосредственно в Казахстане, необходимость формирования государственно-конфессиональных отношений на новом, более качественном уровне, ставит перед государственными органами, экспертным и исследовательским сообществом непростые задачи по формированию превентивной политики в крайне деликатной религиозной сфере.
И начинается она с ревизии, уточнения корпуса сложнейшей терминологии, понятийно-категориального аппарата этой сферы как культурно-этического, философского, социально-политического, так и правового характера. Законотворчество в этой сфере непреложно натыкается на стену разночтений не только новых понятий, но и даже устоявшихся. Законодательство в Казахстане, регулирующее эту сферу находится на стадии своего развития.
В настоящей статье рассматриваются понятия «свобода совести, вероисповедания, религии» и их отдельных корреляций в теории и практике международного права, этические, политические аспекты. Нужно признать, что каталог законодательных, нормативно-правовых документов по указанной проблематике в Казахстане еще далек от того, чтобы уверенно говорить о том, что все лакуны как политико-правового, так и этико-культурного характера закрыты, либо учтены противоречивые аспекты сложнейших вопросов религиозного характера.
Международный политико-правовой контекст
Свобода совести и вероисповедания является одной из основ демократического общества. В различной форме это декларируют практически все имеющиеся на сегодняшний день конституции. Это защищено также и многочисленными актами международного права как в системе ООН, так и в системах европейского права: как Совета Европы, так и Совета Европейского Союза.
Как сказано в ст.1 «Всеобщей декларации прав человека ООН от 10 декабря 1948 года»: Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». Статьи 18 и 19 уточняют эти положения:
Статья 18: Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком в учении, богослужении и выполнении религиозных и ритуальных обрядов.
Статья 19: Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ.
Международный пакт о гражданских и политических правах (принят Генеральной Ассамблеей ООН 19 декабря 1966 года, вступил в силу 23 марта 1976 года).
Статья 18:
1. Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии. Это право включает свободу иметь или принимать религию или убеждения по своему выбору и свободу исповедовать свою религию и убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком, в отправлении культа, учении, выполнении религиозных и ритуальных обрядов и учений.
2. Никто не должен подвергаться принуждению, умаляющему его свободу иметь или принимать религию или убеждения по своему выбору.
3. Свобода исповедовать религию или убеждения подлежит лишь ограничениям, установленным законом и необходимым для охраны общественной безопасности, порядка, здоровья и морали, равно как и основных прав и свобод других лиц.
Статья 19:
1. Каждый человек имеет право беспрепятственно придерживаться своих мнений.
2. Каждый человек имеет право на свободное выражение своего мнения; это право включает свободу искать, получать и распространять всякого рода информацию и идеи независимо от государственных границ, устно, письменно или посредством печати или художественных форм выражения, или иными способами по своему выбору.
Устав Совета Европы
Статья 3. Каждый член Совета Европы должен признавать принцип верховенства права и принцип, в соответствии с которым все лица, находящиеся под его юрисдикцией, должны пользоваться правами человека и основными свободами...
Европейская конвенции о защите прав человека и основных свобод (от 4 ноября 1950 года, ратифицирована Российской Федерацией)
Статья 9:
1. Каждый имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как индивидуально, так и совместно с другими лицами, публичным или частным порядком, в богослужении, учении и отправлении религиозных и ритуальных обрядов.
2. Свобода исповедовать свою религию или свои убеждения подлежит лишь таким ограничениям, которые установлены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах общественного спокойствия, охраны общественного порядка, здоровья и нравственности или для защиты прав и свобод других лиц.
Статья 10:
1. Каждый имеет право на свободу выражения своего мнения. Это право включает свободу придерживаться своего мнения, получать и распространять информацию и идеи без вмешательства со стороны государственных органов и независимо от государственных границ. <...>
2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с формальностями, условиями и ограничениями или штрафными санкциями, предусмотренными законом и необходимыми в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного спокойствия, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, защиты здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.
Конвенция о правах ребенка (принята Генеральной Ассамблеей ООН 20 ноября 1989 года).
Статья 12:
1. Ребенок имеет право свободно выражать свое мнение: это право включает свободу искать, получать и передавать информацию и идеи любого рода, независимо от границ, в устной, письменной или печатной форме, в форме произведений искусства или с помощью других средств по выбору ребенка.
Статья 14:
1. Государства-участники уважают право ребенка на свободу мысли. Совести и религии.
2. Государства-участники уважают права и обязанности родителей и в соответствующих случаях законных опекунов руководить ребенком в осуществлении его права методом, согласующимся с развивающимися способностями ребенка.
3. Свобода исповедовать свою религию или веру может подвергаться только таким ограничениям, которые установлены законом и необходимы для охраны государственной безопасности, общественного порядка, здоровья и нравственности населения или защиты основных прав и свобод других лиц.
Статья 24:
2. Государства-участники добиваются полного осуществления данного права и, в частности, принимают необходимые меры для: <...> ) развития просветительской работы и услуг в области профилактической медицинской помощи и планирования размера семьи.
Итоговый документ Венской встречи 1989 года представителей государств-участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, состоявшейся на основе положений Заключительного акта, относящихся к дальнейшим шагам после Совещания (подписан 10 января 1989 года представителями государств-участников СБСЕ)
Принципы.
16. С целью обеспечить свободу личности исповедовать религию или веру государства-участники будут среди прочего:
<...> 16.2. – способствовать климату взаимной терпимости и уважения между верующими различных объединений, а также между верующими и неверующими.
Проблемные этико-правовые и политические аспекты
Свобода вероисповедания, или иначе «свобода на выбор религии», складывается из трех элементов, из трех других свобод: свободы мысли, свободы совести и свободы вероисповедания. Свобода совести и вероисповедания имеет характер субъективного права, то есть принадлежит каждому человеку в независимости от гражданства, места проживания, времени, пола, расы, этничности, образования и возраста, хотя если касательно последнего на практике появляются сомнения. Свобода совести и вероисповедания является личным правом всех людей.
Свобода совести и вероисповедания не имеет характер неограниченный. Необходимость внедрения ограничений этой свободы диктуется различными взглядами и причинами. Разногласия и противоречия возникают в ходе дискуссии о размерах этих ограничений. В результате свобода проявления религии может быть ограничена исключительно на основе закона, и только в тех ситуациях, когда это необходимо для защиты и обеспечения безопасности государства, общественного порядка, здоровья, морали и свободы и прав других людей.
Существование плюрализма неотделимого от норм демократического государства, за которое человечество дорого заплатило своей многовековой историей и миллионами жизней, зависит от существования и уважения этой свободы, которая в первую очередь защищает сферу религиозных убеждений личности человека, а соответственно то, что традиционно в литературе и законодательстве о правах человека в Страсбурге обозначается понятием «внутреннего права».
Свобода совести и вероисповедания – это сфера жизни личности, по отношению к которой государство сдерживается от вмешательства. Границы этой сферы определяют право, международные договоры.
В литературе принимается, что свобода совести и вероисповедания охватывает свободу наличия религиозных убеждений, принятия либо неприятия религии согласно сугубо личного выбора человека либо группы людей. Включает также и свободу ее индивидуального проявления, выражения либо проявления вместе с другими, публичного либо частного выражения религии или убеждений. Проявление это может выражаться в отправлении культа, молитвах, религиозных практиках либо в обучении.
Свобода совести и вероисповедания формировалась постепенно в ходе продолжительных исторических и философских процессов. Ее побочным эффектом стало то, что как в нормативно-правовых документах различных государств, так и в международных правовых актах объем свободы, касающейся религиозного культа и связанных с этим убеждений, выступает под различными наименованиями, в том числе, например, как «свобода религии», «свобода верований», «свобода культа», «свобода мысли и убеждений», «свобода совести и религии», «свобода веры», «свобода выражения и объявления религиозных, нерелигиозных а также антирелигиозных идей и доктрин». То есть налицо определенный интерпретационный и категориально-понятийный «хаос».
Важно при этом иметь в виду, что ведущие международные организации не предпринимают попыток лингво-семантического, правового дефинирования достаточно сложных понятий сопряженных с религией, таких как «мысль», «совесть», «религия», «вероисповедание», «убеждение».
Также следует сказать, что достаточно общее определение «свобода совести и вероисповедания (религии)» в ряде стран дополняется либо уточняется термином «свобода убеждений» и лишь в этом случае они могут соответствовать ст. 9 Европейской Конвенции по Правам Человека и основополагающим документам ООН в этой сфере.
Ряд исследователей утверждают, что большинство случаев, когда действительно можно говорить о предполагаемом нарушении ст. 9 Конвенции, могущих стать предметом расследований национальных судебных органов и комиссий, так и Европейской Комиссии по правам человека, это в большей мере вопросы, касающиеся не столько вероисповедания или религии, а сколько нарушений философских убеждений, мировоззрения, взглядов на жизнь и комплекса прав, связанных с этим.
Многими исследователями отмечается, что в вопросах религии и убеждений типичной ситуацией является не сознательный, поддающийся какой-либо рациональной логике выбор индивида тех или убеждений либо вероисповедания, а лишь вытекающий из традиций, семейного воспитания.
Под различными наименованиями на самом деле скрывается одно и то же содержание, сводящееся к гарантии вероисповедания разных религий, запрету религиозной дискриминации, возможности принадлежать к различным конфессиональным направлениям, мазхабам, церквям, течениям, деноминациям, религиозным общинам и т.д. Одновременно гарантируется свобода существования различных верований и различных мировоззрений.
Свобода совести и вероисповедания понимается как широко, так и узко. Традиционно под свободой совести понимают основополагающее неотъемлемое право человека на свободный мировоззренческий выбор, не влекущий за собой ограничения в других гражданских правах и свободах или их утрату и включающий право исповедовать индивидуально либо совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, менять и распространять религиозные или иные убеждения и действовать в соответствии с ними, не ущемляя свободы и личного достоинства других.
В первом, широком значении традиционно это сводится как к манифестации религиозных взглядов и убеждений, так и проявлению религиозных убеждений, а также распространению идей и мнений как религиозного, так и нерелигиозного, и даже антирелигиозного характера (научный атеизм). В узком понимании она представляет собой исключительно видение от представления убеждений религиозного, конфессионального характера до права создания различных религиозных объединений, проведения различной деятельности, отвечающей религиозным потребностям.
Сторонники такого узкого понимания свободы совести и вероисповедания не всегда соглашаются с имманентным правом и поощрением арелигиозных и антирелигиозных взглядов, семей атеистов.
Большинство считают, что свобода содействия таким взглядам логически вытекает из других свобод, закрепленных законодательно: таких как свобода слова, печати и т.д.
Другими словами, свобода совести и вероисповедания в узком значении чаще признается как за сопутствующее и соответствующее религиозно-мировоззренческой сфере жизни человека; а в широком понимании – это свобода понимается, как и всякая другая мировоззренческая активность, как сферой внутренних убеждений, так и сферой внешних религиозных и нерелигиозных практик.
Свобода совести и религии является субъективным правом, то есть принадлежит каждому человеку, независимо от этнической принадлежности, гражданства, места жительства, пребывания, пола, расы, образования и возраста. Что касается последнего - возраста, на практике происходит иначе. Следует признать, что в ряде современных национальных законодательств, как европейских, так и в центральноазиатского региона, свобода совести и вероисповедания соединена с гражданством, что отчасти противоречит пониманию его как принадлежности и имманентной атрибутивности человека, а не исключительно гражданина.
Стоит отметить, что свобода совести и вероисповедания с институциональной точки зрения, всегда вторична по отношению к первичному праву каждого человека исповедовать какую-либо религию либо не исповедовать никакой.
В правовой системе Совета Европы основой для подачи своих претензий, являющихся религиозными сообществами, выступает ст. 34 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, указывающей среди субъектов, правомочных для внесения иска, неправительственные организации либо группы частных лиц. Те же решения взяты за основу в Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (ст.9 части I) и Хартии Европейского Союза об основных правах (ст.10 части I): «Свобода мысли, совести и религии. 1. Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии. Это право включает свободу менять свою религию или убеждения, а равно свободу исповедовать свою религию или придерживаться убеждений как индивидуально, так и сообща с другими, публичным или частным образом, в богослужении, вероучении и отправлении религиозных и ритуальных обрядов». Из их содержания вытекает, что законодатель трактует свободу мысли, совести и религии как личное, субъективное право, принадлежащее человеческой личности - человеку.
Свобода смены убеждений, свобода обучения и вопросы прозелитизма
В этом контексте нельзя не согласиться с точкой зрения М.Маковей и Е.А.Чефрановой, указывающих, что Текст Конвенции нельзя рассматривать отдельно от ее прецедентного права. Действие Конвенции основано на системе общего права. Решения Европейского суда по правам человека объясняют и интерпретируют ее текст. Oни являются прецедентами, обладающими обязательной юридической силой, иx юридический статус равноценен статусу обязательныx юридическиx норм.
Таким образом, в случае ратификации Конвенции, государственные органы всеx стран-участниц, включая и теx, в которыx принята система гражданского (континентального) права, должны рассматривать решения Суда в качестве обязательного юридического закона[i].
Важно учесть, что Европейский Суд в указанном отчете однозначно указывает на «неуместный, несоответствующий, неправильный, недостойный, ложный прозелитизм», понимая под ним деформацию религиозных обществ, принимающей формы деятельности, предлагающей материальные либо социальные выгоды в процессе поиска новых членов либо сторонников либо оказания прессинга и давления на людей, испытывающих горе либо нужду, с применением насилия либо технологий «промывания мозгов».
Со свободы изменения убеждений, смены вероисповедания (религии) проистекает право для принятия попыток убеждения к своей вере иных людей, например: путем обучения.
Это отражено и уже во Всеобщей Декларации Прав Человека: Статья 18 «Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком в учении, богослужении и выполнении религиозных и ритуальных обрядов», Статья 19. «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ». Однако ее толкование достаточно двояко. Именно на эту статью и ссылаются в новых независимых государствах, в том числе в Казахстане, при попытках оправдания различных, порою агрессивных и небезопасных для общества, государства и человека форм прозелитизма и миссионерства.
В этом плане точка зрения Европейского суда по правам человека в Страсбурге взвешена и традиционна: «Из свободы религии проистекает также право попыток убеждения к своей вере соседа и иных людей, например: путем обучения»[ii]. Без этого «свобода смены религии либо убеждений», о которой идет речь в ст.19 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свободах теряет свой смысл.
Также позиция Европейского Суда в этих вопросах выражается и в следующем ключе: «У теx, кто открыто выражает свою религиозную веру, независимо от принадлежности к религиозному большинству или меньшинству, нет разумныx оснований ожидать, что они останутся вне критики. Oни должны проявлять терпимость и мириться с тем, что другие отрицают их религиозные убеждения и даже распространяют учения, враждебные иx вере. Однако, способы критики или отрицания религиозныx учений и убеждений могут повлечь за собой ответственность государства, если оно не обеспечивает спокойного пользования правом, гарантированным ст. 9, всем, кто придерживается этиx учений и убеждений. В экстремальных ситуациях результат критики или отрицания религиозныx убеждений может быть таким, что воспрепятствует свободе придерживаться или выражать такие убеждения» (из дела по иску «Институт Oтто Премингер против Австрии, 1994 год»).
Свободу обучения, как форму проявления своего вероисповедания, квалифицирует Европейская Конвенция по защите прав человека и основных свобод.
Она указывает на обучение, как форму проявления религии либо убеждений, и на первом месте в перечне объектов свободы мысли, совести и вероисповедания. Вместе с тем, Международный Пакт о гражданских и политических правах[iii] указывает обучение в перечне форм манифестации своего вероисповедания на последнем месте после поклонения и отправления культа, участию в обрядах и церемониях, практик.
В свою очередь, Европейская Конвенция по защите прав человека и основных свобод перечисляет обучение после поклонения и отправления культа, но перед (религиозными) практиками и ритуальными действиями.
Такую позицию разделяют и католические исследователи. Право на обучение означает в их понимании убежденность в свои воззрениях и соответствующую миссионерскую деятельность для поиска новых приверженцев веры. В католической литературе часто можно встретить мысль, что естественным выглядит положение вещей, что глубоко верующий во что-либо человек, желает и хочет убедить в этом остальных. Каждая религия, многие вероисповедания имеют заложенные в своей природе амбициозные цели, сопряженные с желанием расширения паствы. Поэтому невозможно очертить границы веры и убеждений только одного человека.
Иначе говоря, на наш субъективный взгляд, Европейский Суд исходя из природы своей локализации, ценностей которые заложены в основание Европейского Союза (римское право, христианские ценности, основные свободы) твердо придерживается позиций, когда популяризация физическими лицами, религиозными организациями и т.п. религиозных, арелигиозных либо антирелигиозных доктрин является допустимым.
Однако указанное должно происходить в культурных рамках, без понижения роли и ценностей иных убеждений, иных вероисповеданий, без использования позиций силы в человеческих отношениях.
На международном уровне, практика Европейского суда по правам человека отчетливо демонстрирует, что прозелитизм допустим, как форма стремления к обращению в свою веру и желание иметь как можно большее количество своих сторонников для данной своей идеи либо мировоззрения.
С точки зрения Суда по правам человека, обучение, а соответственно логически следующий за ним прозелитизм требует от обучающего открытости, честности и уважения вероисповедания и взглядов других, а также избегания нечестных, недобросовестных и ненадлежащих средств либо фальшивых, ложных подтекстов. Недопустимым является также прозелитизм, основанный на предоставлении социальных, материальных выгод и приобретений для привлекаемых/привлеченных сторонников/адептов; манипуляции людьми, которые находятся в трудном положении; использовании физического, морального (психического), материального (финансового) давления либо насилия.
С обучением тесно связано и возможность критики иных вероисповеданий, религий либо убеждений. Эта проблема однако не отражена в перечне, включающем в себя предметную сферу свободу совести и вероисповедания. Однако она находится в понятии обучения, когда весь процесс обучения религиозных принципов может быть связан (а на практике так и происходит) с критикой религиозных принципов и доктрин той или иной веры.
Подобную критику, согласно субъектной сферы религиозной свободы могут осуществлять, исходя из рассматриваемого нами европейского контекста, физические лица, церкви, религиозные союзы и организации, общественные группы и ассоциации (товарищества), так как сравнение является основным методом при прозелитизме.
От подобной критики обязано воздерживаться государство и его институты, обязанностью которых является обеспечение религиозной свободы на равных правах всем религиям и убеждениям.
Поэтому оно должно воздерживаться от таких высказываний, которые бы позволяли ком-либо полагать, считать, что государство обозначило свою позицию и занимает какую-либо одно позицию в религиозных спорах либо мировоззрениях.
Поэтому недопустимым является религиозная либо философская индоктринация, осуществляемая государством, то есть – анейтральное, целенаправленное распространение, пропаганда какой-либо религиозной либо религиозно-философской идеи, доктрины, учения в обществе или отдельно взятой общественной прослойке для формирования определенного общественного, религиозного, социально-политического сознания.
Практика религии (религиозная практика)
Практики (религиозные) являются еще одной формой проявления вероисповедования, религии либо убеждений. В узком понимании, практика ограничивается действиями, соответствующими религиозному культу, таким как: молитва, участие в обрядах и церемониях. Нетрудно определить, что в основу многих национальных законодательств о религии легли стремления соответствовать в той или иной форме содержанию, духу и букве Всеобщей декларации прав человека ООН, Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
Однако при анализе нетрудно заметить, что религиозная практика это нечто иное чем служение культу, а также участие в обрядах. Интересным также представляется, что молитва как один из элементов перечня понятий, связанных с свободой совести и вероисповедания, никак не указан ни в одном из основополагающих документов международных организаций.
Под понятием религиозных практик необходимо понимать индивидуальное либо коллективное исполнение либо участие в богослужениях, религиозных обрядах и церемониях, выполнение основных (однократных или повторяющихся/регулярных) либо обязательных ритуальных моментов того или иного вероисповедания.
Под понятием культа мы понимаем внешний аспект религии, в отличии от теоретико-философской доктрины, сумму и совокупность всех религиозных ритуалов, обрядов, церемоний, характерных для данной религии либо вероисповедания.
Термин «культ» происходит от латинского, и означает воспитание, заботу, обучение, образование, тренировки, упражнения, и в итоге – честь, почести и преклонение, обожание.
Культ также может быть основан на религиозном сдерживании, удерживании, ограничении от какого-либо конкретного действия либо деятельности вообще, физического либо нефизического, индивидуального либо социального характера (например пост, сексуальная абстиненция, пацифизм, неприятие донорства крови и трансплантации органов).
Культ также может обретать вербальные формы, оформляться в голосовой молитве, религиозных песнопениях, характерных либо традиционных и идентифицируемых с данной религией либо вероисповеданием телодвижений; устоявшихся и традиционных трактовках тех или иных религиозных сюжетов либо фактов физической и нефизической природы; проповедях; обретающих и внешнюю форму выражения (в том числе и радикального, экстремистского характера), которые не всегда и не обязательно наблюдаемы, видимы и замечаемы иными/сторонними людьми/наблюдателями (например: медитация, созерцание и идентичные им практики).
Если культ может быть исполнен массово, то имманентно приобретает характер общественного либо индивидуального: в последнем же случае обретает образ и форму частного, приватного культа. Публичный, общественный культ может оставаться под контролем государства, как это идет со времен Древнего Египта. Может быть также исполнен замкнутыми группами, братствами, орденами, обществами, товариществами религиозного характера.
К культу относятся все виды действий, связанные с религиозно-магическими представлениями: обряды, ритуалы, жертвоприношения, таинства, богослужения, мистерии, посты, молитвы, а также используемые при этом материальные предметы — храмы, святилища, священные реликвии, утварь, одеяние, фетиши.
Любой ритуальный акт приобретает религиозный смысл лишь в связи с определенными верованиями, выражением и практической реализацией которых он является. Формирование и усложнение культа во все исторические эпохи связано с развитием религиозных верований.
Упоминаемая нами Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод и Международный Пакт о гражданских и политических правах не используют определения религиозных практик, прибегая к понятию «практикование». Первый термин не был продефинирован ни в одном из этих нормативно-правовых актов.
На основе международного права, перечень, включающий предметную сферу свободу совести и вероисповедания, ст. 6 «Декларации о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений», принятый резолюцией 36/55 Генеральной Ассамблеи от 25 ноября 1981 года, гласит, что «право на свободу мысли, совести, религии или убеждений включает, в частности, следующие свободы:
а) отправлять культы или собираться в связи с религией или убеждениями и создавать и содержать места для этих целей;
b) создавать и содержать соответствующие благотворительные или гуманитарные учреждения;
с) производить, приобретать и использовать в соответствующем объеме необходимые предметы и материалы, связанные с религиозными обрядами или обычаями или убеждениями;
d) писать, выпускать и распространять соответствующие публикации в этих областях;
е) вести преподавание по вопросам религии или убеждений в местах, подходящих для этой цели;
f) испрашивать и получать от отдельных лиц и организаций добровольные финансовые и иные пожертвования;
g) готовить, назначать, избирать или назначать по праву наследования соответствующих руководителей согласно потребностям и нормам той или иной религии или убеждений;
h) соблюдать дни отдыха и отмечать праздники и отправлять обряды в соответствии с предписаниями религии и убеждениями;
i) устанавливать и поддерживать связи с отдельными лицами и общинами в области религии и убеждений на национальном и международном уровнях».
А пункты ст.1 четко указывают, что «1. Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии. Это право включает свободу иметь религию или убеждения любого рода по своему выбору и свободу исповедовать свою религию и выражать убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком, в отправлении культа, выполнения религиозных и ритуальных обрядов и учении.
2. Никто не должен подвергаться принуждению, умаляющему его свободу иметь религию или убеждения по своему выбору.
3. Свобода исповедовать религию или выражать убеждения подлежит лишь ограничениям, установленным законом и необходимым для охраны общественной безопасности, порядка, здоровья и морали, равно как и основных прав и свобод других лиц».
Однако следует помнить, что процитированная нами Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений ООН не имеет юридического характера, а является документом политического и морально-этического характера.
Во многих современных национальных закнодательствах введены понятия и «деструктивного культа».
Право на обладание (наличие) святынь и иных мест (отправления) культа
Необходимым элементом, гарантирующим свободу проявления религии являются объекты и места, в которых культ может быть отправлен культ. Такими объектами могут быть здания, строения: мечети, храмы, церкви, костелы, синагоги, часовни, дома молитвы (молитвенные дома, молельные дома), усыпальницы, мавзолеи, а также и открытые пространства, на которых могут собираться верующие.
Естественно, что появление, строительство таких зданий и строений должны отвечать требованиям земельного, строительного права, права о кондоминиумах, праве хозяйствующих субъектов и мн.др.
При этом верующие, либо религиозные организации, союзы, ассоциации, товарищества и т.п. не могут требовать предназначения под их нужды, либо изменения целевого использования учреждений, школ, больниц и госпиталей, детских садов и др.
Поэтому в международной практике и по сей день не исключены и возникают споры, дискуссии и судебные тяжбы между конкретными религиозными организациями на право обладания теми или иными объектами материальной собственности, исторической материальной и нематериальной культуры.
С этической точки зрения, и с точки зрения права, каждый имеет право быть похороненным согласно традиций, норм той веры, которую исповедовал умерший, либо согласно тех религиозных убеждений, которых он придерживался.
Интересно при этом, что не имея закона о погребении, в Казахстане внесли изменения в постановление Правительства Республики Казахстан от 22 декабря 2010 года №1404 «Об утверждении Правил организации деятельности в сфере противодействия терроризму в РК», где указано, что тела погибших террористов не будут выдаваться родственникам для захоронения. 3 сентября было подписано постановление от 26 августа 2013 года «Об утверждении Правил погребения лиц, уголовное преследование в отношении которых в связи с их участием в террористической деятельности прекращено из-за их смерти, наступившей в результате совершения ими акта терроризма, а также при пресечении совершаемого ими акта терроризма».
В правилах указано, что тела террористов не будут выдаться для захоронения. Погребение погибших террористов согласно документу организуется акимом района в городе, города районного значения, поселка, аула (села), аульного (сельского) округа. В документе также сообщается, что похороны осуществляют ритуальные бюро в кладбищах для погребения безродных. То есть, логически сначала надо было разработать закон о регулирующий сферу погребения человека, а лишь затем вносить к нему изменения.
Возможные логико-теоретические пределы, границы и ограничения свободы совести и вероисповедания
Свобода совести и вероисповедания не имеет характера неограниченного. Необходимость внедрения и введения ограничений этой свободы диктуется различными взглядами. Разночтения, разногласия и противоречия создаются и появляются при этом в ходе дискуссий о размерах, объемах этих ограничений.
Свобода совести и вероисповедания не является свободой существующей самой по себе, в чистом виде.
Это сложная философская, правовая, культурная, социальная, экономическая категория. В ситуации, когда другие свободы приобретают характер ограниченный, имеющий свои логические, теоретические и физические границы, характер иллюзорный, семантический, то свобода совести и вероисповедания подлежит подобной атрофии.
Важно заметить, что рассмотренный нами тип свободы – свободы совести и вероисповедания (религии) в каждом конкретном государстве – вторичен по отношению к первичной, первоначальной свободе каждого человека к вере.
Необходимо подчеркнуть, что не вся в совокупности свобода совести и вероисповедания (религии) может быть ограничена государством либо не ограничиваться вообще.
Подытоживая, можно сказать, что свобода совести и вероисповедания (религии) исходя из своей сложной природы предполагает, что определенные формы поведения, которые составляют видимые и наблюдаемые другими прежде всего внешние формы реализации этой свободы, должны быть гарантированы государством и его институтами.
Объектом защиты является каждая внешне проявленная форма выражения религиозной свободы, а перечень гарантий религиозной свободы является открытым, не застывшим во времени и пространстве и относится к различным отраслям общественной жизни и жизнедеятельности, в пространстве которых запрещена любая дискриминация основанная на религиозных убеждениях не экстремистского характера, не подрывающего государственные и человеческие устои данного общества взглядах, не разжигающих социальную, расовую, межэтническую, межконфессиональную рознь и ненависть, не призывающих к войне и иным насильственным действиям по отношению к человеку и государству.
[i] М.Маковей, Е.Чефранова. Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Прецеденты и комментарии,2001. - М.: - 80 с.
[ii] Решение от 25.05.1993 г. от по иску от 03.12.1991 г. к Европейскому Суду по правам человека по делу (иску) «Коккианис против Греции»
[iii] Международный пакт о гражданских и политических правах. Принят резолюцией 2200 А (XXI) Генеральной Ассамблеи от 16 декабря 1966 года.
- Информация о материале
- Жанболат УСЕНОВ
- 2937
Казахстан получил на своей земле пять сотен ядерных взрывов, в сумме превышающих мощность атомной бомбы в Хиросиме в 2,500 раз. Поэтому с полным моральным правом говорим: никогда и нигде больше!
Сапфир почти не виден
Холодная осень 1994 года. С затянутого тяжелыми тучами неба на диспетчеров усть-каменогорского аэропорта величаво спускалась махина стратегического военно-транспортного борта авиации США «Локхид С-5 Гэлакси». Напряженную тишину диспетчерской разрезал внезапный вопрос: «Ребята, а английский кто-нибудь знает? Как с пилотом-то говорить?». В комнату ворвался американский дипломат и зачастил в микрофон скороговорку перевода. Самолет успешно «снавигировали» на посадку. Началась сверхсекретная операция Соединенных Штатов в Казахстане под кодовым названием Проект «Сапфир».
К распаду Советского Союза в 1991 году на территории крупнейшей страны мира накопилось огромное количество ядерных боеголовок, систем запуска и средств доставки. Существовала пресловутая «ядерная дубина СССР», конечно же, не в вакууме. Вокруг нее действовала разветвленная инфраструктура поддержки в виде исследовательских лабораторий, реакторов, производственных объектов. Одним из таких объектов был Ульбинский металлургический завод (УМЗ) в Восточном Казахстане, который в советское время из соображений секретности называли не иначе как «почтовый ящик», а его работников – «почтовики».
Если с контролем и отчетностью по ракетам-боеголовкам еще был хоть какой-то порядок, то в документах по сопутствующей инфраструктуре царил знакомый нам по годам застоя и агонии советского государства легкий бардак.
У правительств новых независимых государств, принявших в свои руки ядерное наследство, хватало насущных проблем и головных болей. До архивов и отчетов ли было?
Удивляться ли случаю, когда, например, в 1993 году российский министр по атомной энергии Виктор Михайлов внезапно обнаружил, что в РФ куда больше оружейного урана, чем считалось ранее – около 1,2 тысяч метрических тонн? Нет, это совсем не удивительно. Отсутствие денег в бюджете, галопирующая инфляция, хаос и разруха в экономике: вполне резонно, что у правительства находились более важные и срочные приоритеты.
И это в Москве, откуда в принципе управлялись стратегические объекты, подобные ульбинскому заводу. Стоит ли говорить, насколько хорошо те же казахстанские власти знали о ядерных материалах на своей территории?
В феврале 1993 года на УМЗ приехала с проверкой полномочная комиссия Международного агентства по атомной энергии. Копались в многотонных бумажных архивах, проверяли километры складских помещений завода. Просмотрели запасы бериллия, тантала, низкообогащенного урана – все в пределах правил, все для гражданского использования.
До винтика, конечно, завод не разбирали, да и не нашли ничего существенного, но подозрения в наличии там неучтенного запаса высокообогащенного урана зародились еще тогда. Правительство Казахстана немедленно заявило, что если оружейный уран на УМЗ есть, то оно хотело бы передать его уполномоченному государству под контролем МАГАТЭ.
Так появился официальный запрос в Москву, к обладателям советских ядерных архивов: есть ли на ульбинском заводе в Казахстане высокообогащенный уран оружейного качества? Ответ российского правительства был однозначным – нет. Казалось бы, на нет и суда нет. Но мы же с вами помним про бардак с отчетностью и документацией?
Взрывная находка
В том же 1993 году атташе посольства США в Казахстане по военно-политическим вопросам Энди Вебер познакомился с неким Виталием Метте, который, как оказалось, занимал должность директора Ульбинского металлургического завода. Он и сообщил заинтересовавшемуся дипломату, что неучтенный уран на УМЗ все-таки удалось обнаружить. Но вот точное количество и степень обогащения, несмотря на настойчивые вопросы американца, назвать не смог. Обещал уточнить.
Дальнейшее развитие событий хорошо описал пулитцеровский лауреат и журналист «Вашингтон Пост» Дэвид Хоффман в своей книге «Мертвая рука».
Морозным декабрьским днем Вебера вызвал на встречу общий с Виталем Метте знакомый. Он передал ему сложенный клочок бумаги.
– «Что это?» - спросил Вебер. – «Это от Виталия». – «И что там?» – «Ответ на ваш вопрос».
Развернув записку, дипломат увидел три ряда цифр и букв:
Уран-235
90 процентов
600 килограммов
«Шестьсот килограммов – это примерно 1,3 тысяч фунтов оружейного урана», - Вебер привычно переводил в уме числа в американскую систему мер. – «Достаточно для создания двадцати четырех ядерных бомб».
– «Пожалуйста, передайте Виталию огромное спасибо», - сказал он вслух. – «Большое ему спасибо. Это действительно очень важная информация».
Вебер со всех ног рванул к своему начальнику – американскому послу Уильяму Кортни. Тот немедля направил в Вашингтон срочное сообщение совершенно секретного содержания. В ожидании ответа надо было сразу переключаться на «большое мероприятие». В Алматы готовился прибыть с официальным визитом вице-президент США Альберт Гор.
Спустя несколько дней, отсыпавшегося после насыщенного визита Вебера глубокой ночью разбудил офицер по связи посольства. Из Госдепартамента пришла телеграмма, и на нее требовалось дать немедленный ответ. Вашингтонские начальники закидали посольство вопросами: зачем Метте передал информацию, насколько можно ему доверять, точно ли в Усть-Каменогорске есть уран именно оружейного качества?
Посольство ответило настолько подробно, насколько могло. Но было очевидно, что при наличии только одного источника дело с мертвой точки не сдвинется. Нужна была проверка.
14 февраля 1994 года в Вашингтон с визитом прибыл президент Нурсултан Назарбаев. По итогам его встречи с Биллом Клинтоном об уране не было сказано ни слова. Однако сразу после переговоров на высшем уровне с разместившимся в президентской резиденции «Блэр Хаус» Назарбаевым удалось встретиться послу Кортни. Американский дипломат попросил разрешить правительству США направить в Усть-Каменогорск эксперта для проверки данных о найденном запасе высокообогащенного урана. Казахстанский президент согласился.
По договоренности сторон ехать должен был один единственный эксперт, причем в обстановке полной секретности. Никто не хотел привлекать преждевременного внимания к полутонне готового материала для изготовления ядерного оружия, безопасность хранения которого вызывала большие вопросы.
Секретная поездка
Это было начало 90-х, когда, как мы помним, одной из главных страшилок для Запада были бесхозные боеголовки и ядерные материалы на территории бывшего СССР, попадающие в руки террористов или вражеских режимов. Недавно спикер казахстанского Парламента Касым-Жомарт Токаев наделал шуму в нашей прессе, вспомнив про щедрые посулы Муаммара Каддафи, обещавшего в 1992 году любые деньги на содержание казахстанского ядерного арсенала, если молодая республика согласится не сдавать боеголовки и сохранить за собой ядерный статус.
Очень уж грела душу товарищу Муаммару, если верить воспоминаниям спикера, мысль о «мусульманской атомной бомбе». Быль то или небыль, но 600 килограммов оружейного урана в руках деятельных авантюристов могли так расшатать международный порядок, что мало не показалось бы никому.
А ведь незадолго до описываемых событий американцы встрепенулись из-за информации о том, что среди потенциальных клиентов Ульбинского металлургического завода появились щедрые иранцы. Правда, казахстанская сторона заверила, что речь не шла о попытке купить оружейное топливо. Это же подтвердили и разведданные ЦРУ – предметом торга был бериллий промышленного назначения.
Только успокоились, а тут – как удар под дых. На той же самой Ульбе находят предположительно оружейный уран. Легко себе представить натяжение нервных канатов Вашингтона.
А если бы про неучтенные запасы первым узнал Тегеран? А если узнают сейчас – хоть иранцы, хоть террористы? Так что нервозность американцев и строгие меры секретности были вполне понятны.
В марте 1994 года Элвуд Гифт, физик-ядерщик из национальной лаборатории «Оук Ридж», вылетел в Алматы. Там он получил в сопровождение уже знакомого нам Энди Вебера, и парочка американцев отправилась в Усть-Каменогорск по билетам, которые казахстанские партнеры в целях конспирации оформили на чужие имена.
Итак, проверка материала, обнаруженного на восточноказахстанском заводе, началась. Как пишет Дэвид Хоффман: «К этому времени Вебер уже довольно неплохо знал Метте. На его взгляд, это был харизматичный, решительный и очень умный человек – полная противоположность старого советского бюрократа. В качестве директора важнейшего завода он был, пожалуй, самым влиятельным человеком во всем Усть-Каменогорске. Когда Гифт и Вебер появились в его кабинете с просьбой взять образцы урана, он оказал им поддержку, зная, что они действуют с разрешения Назарбаева. Тогда же Метте поведал им о наиболее вероятной версии происхождения неучтенного уранового запаса на заводе».
Эта версия чуть более подробно изложена в другом материале – статье профессора Билла Поттера «Файл Сапфир». Поттер – директор Центра по нераспространению при Монтеррейском университете – беседовал о «Проекте Сапфир» со многими казахстанскими, американскими и российскими официальными лицами, в результате чего 20 лет назад родилась его обширная статья, которая сейчас хранится в базе данных журналистского проекта «National Security Archive».
Поттер пишет: «Ульбинский завод был ведущим производителем материалов двойного назначения для атомной промышленности – бериллия и тантала. Только недавно стало известно, что в брежневскую эпоху этому объекту придали дополнительную военную функцию по производству высокообогащенного уранового топлива для ядерных силовых установок на подводных лодках в рамках секретной программы «Альфа».
До сих пор неизвестны точные сроки, когда на УМЗ начали и закончили производить высокообогащенный уран. На пресс-конференции 23 ноября 1994 года бывший директор завода Виталий Метте заявил, что обнаруженный на УМЗ уран был произведен где-то между началом 60-х и 76-77 годами. Проведенный в США анализ материала, тем не менее, указывает на немного более поздние сроки производства.
В любом случае, работы с высокообогащенным ураном на Ульбе закончились ориентировочно в 80-е годы. Однако крупный запас неучтенного материала – около 600 килограммов – оставался на заводе вплоть до начала 90-х. Скорее всего, Москва попросту забыла о нем после свертывания секретной программы «Альфа».
Но вернемся к американскому эксперту, которого мы оставили пытающимся проанализировать урановый материал на УМЗ в марте 1994 года.
Подойдя к складу с ураном, он обнаружил, что система безопасности состоит из запирающего внешнюю дверь «навесного замка, сделанного, наверное, где-то во времена гражданской войны».
За дверью скрывалось большое помещение с бетонными стенами и грязным полом. По всей площади пола были установлены кирпичные платформы, покрытые листами фанеры, а на них стояли стальные коробы и контейнеры с ураном, размещенные на расстоянии примерно 5 метров друг от друга, чтобы избежать цепной реакции.
Элвуд Гифт в произвольном порядке выбирал контейнеры и вскрывал их в небольшой лаборатории, располагавшейся неподалеку от складского помещения. В первом контейнере он обнаружил урановые стержни, обернутые в фольгу, «как будто закуски на пикнике». Нужен был материал для анализа, поэтому Гифт с одним из рабочих завода пытался отколоть кусочек стержня. А Вебер – с другими рабочими – пошел альтернативным путем, надеясь методом шлифовки снять «стружку» со слитка.
Вебер вспоминает: «Сначала техники работали со стержнем, держа его в защитной камере. Потом один из них вынул стержень и положил его на стол. Под слиток подсунули листок бумаги и начали его шлифовать. Полетели искры, как от праздничного фейерверка. А я ведь только что держал этот кусок металла в руках и знал, что из него можно изготовить бомбу. Там больше ничего и не нужно было, только взять достаточное количество слитков и придать им правильную форму. Никакой дополнительной обработки не требовалось.
Это был уран-235, обогащенный на 90-91%. Я стоял и думал, что из этого материала можно легко сделать десятки ядерных бомб, но как же обыденно он при этом выглядел! Просто кусок металла.
И, думалось мне, как такая обыденная на вид вещь может иметь такую страшную разрушительную силу? Но тут от стержня полетели искры… Можете себе представить, что пронеслось у меня в голове».
Увидев искры, Вебер крикнул: «Элвуд, оно искрит!». Занимавшийся другим слитком на противоположном конце лаборатории Гифт спокойно ответил: «Не переживай, это нормальный процесс окисления».
Проведенный на месте экспресс-анализ подтвердил: обнаруженный материал – уран, обогащенный не менее чем на 90%. Элвуд Гифт отбыл в США с кусочками стержней, собранными для подробного исследования. А Вебер поехал докладываться послу в Алматы, откуда в Вашингтон ушел детальный отчет с подтверждением качества и степени обогащения обнаруженного материала. Дипломаты ожидали немедленных действий и реакции американского правительства. Но реакции все не было.
А между тем в Вашингтоне...
А в Вашингтоне после получения депеши из посольства в Алматы стряхнули шоковое оцепенение и взялись оперативно созывать межведомственную рабочую группу, которой было присвоено кодовое название «Команда «Тигр». В состав группы вошли представители министерств энергетики, обороны и иностранных дел, а также официальные лица из Совета по национальной безопасности, Комитета начальников штабов, внешней разведки и других учреждений.
От казахстанского правительства был получен недвусмысленный сигнал – оно желало как можно скорее передать высокообогащенный уран любому уполномоченному адресату, но за достойную компенсацию. Вопрос стоял, кто будет вывозить и куда. Вариантов, собственно, было два: либо США, либо Россия.
Вашингтонская межведомственная комиссия решала, как лучше скоординировать действия с Москвой и что делать, если Кремль наложит вето на действия американцев в Казахстане и заберет уран себе.
Пентагон выступал против передачи урана Москве. Министерство энергетики, напротив, считало «российский вариант» наилучшим выходом, так как боялось внутриполитических последствий завоза высокообогащенного урана на территорию США – от протестов «зеленых» до бурной реакции общественности, которая могла, не разбираясь в сути дела, запросто взбунтоваться против «превращения Америки в свалку для чужих ядерных отходов».
И вновь слово профессору Поттеру: «Вашингтон дал указание посольству США в Москве обсудить этот вопрос с руководством российских министерств иностранных дел, обороны и атомной энергии. Передать надо было простое, по сути, послание: «В прошлом году вы не подтвердили существование запаса высокообогащенного урана на Ульбе. Теперь мы знаем, что он там есть. Есть два выхода из ситуации – или вы его забираете, или мы его забираем».
Результаты переговоров были примерно следующими. Министерство обороны РФ не выразило заинтересованности в приобретении урана (к вящей радости коллег из Пентагона). Глава минатома Виктор Михайлов заявил, что речь идет о материале, принадлежащем иностранному государству, потому и договариваться с американцами должно не его ведомство, а Министерство иностранных дел. В МИДе же дали дипломатически витиеватый ответ, где конкретно понятно было лишь то, что явно выраженного возражения против приобретения урана Соединенными Штатами Россия не высказывает.
Межведомственная группа в Вашингтоне внимательно изучила итоги московских встреч и пришла к выводу, что действовать на основе такой зыбкой «скоординированности позиций» нельзя. Да и руководство Минэнерго давило на остальных участников группы, надеясь, что Москву все же удастся уговорить «приютить» у себя бесхозный ядерный материал.
Вопрос вывели на следующий протокольный уровень. В июне 1994 года тему казахстанского урана поднял вице-президент Гор на личной встрече с премьер-министром России Виктором Черномырдиным. Как пишет Билл Поттер: «По словам одного из участников встречи, услышав, что Гор снова начал разговор про уран, некоторые члены российской делегации стали ухмыляться. Очевидно, русские знали, что в Вашингтоне идет ожесточенная внутренняя борьба между бюрократами по этому вопросу, поскольку он повторно всплыл на высоком уровне после предварительного зондажа по дипломатическим каналам. Американская сторона, однако, тоже заслужила право на довольную улыбку, так как российский премьер прямо заявил, что Соединенные Штаты могут забирать уран себе».
После успешной договоренности с Россией бюрократические склоки не закончились.
Казахстанское правительство запросило за уран круглую по меркам 94 года компенсацию в 25 миллионов долларов. Причем преимущественно не деньгами, а продукцией – американскими технологиями, оборудованием для больниц, медицинской помощью и т.д.
А это означало для американцев дополнительные расходы на доставку, упаковку, наладку. Вопрос: бюджет какого ведомства понесет эти незапланированные расходы?
Любой, кто поработал на государственной службе, хоть казахстанской, хоть зарубежной, вам скажет, что вопрос далеко не праздный. За свои бюджеты чиновники готовы кому угодно вцепиться в глотку. Другими словами, немаленькое яблоко раздора влетело в стройные ряды Команды «Тигр». Благо, представителям Пентагона пришло на ум, что есть замечательная программа «Совместное сокращение угрозы», одобренная Конгрессом. Вот ее то обильные фонды и пустили в дело.
Покупка оружейного урана у иностранного государства была не совсем целевым расходованием финансовых средств программы, но изощренный бюрократический ум и не такие хитрые задачи способен решать на бумаге. Так что в итоге деньги на удовлетворение требований Алматы нашли, бюджеты министерств не пострадали.
Активная фаза
7 октября 1994 года президент Клинтон подписал указ о проведении спецоперации в Казахстане. Серьезную озабоченность, как и прежде, вызывало возможное «привлечение лишнего внимания» к ульбинскому заводу до вывоза из него оружейного материала. Поэтому, например, переговоры с казахстанскими властями все это время велись не напрямую из Вашингтона, а через посла Кортни. Однако к моменту начала операции «Сапфир» вопрос сохранения скрытности и секретности встал во весь рост.
Одно дело – прикрыть командировку на УМЗ Элвуда Гифта. И уже совсем другое – оставить в тайне длительную поездку в Усть-Каменогорск команды из трех десятков человек на огромных военных самолетах.
В итоге официальной легендой прибытия американских спецов в Восточный Казахстан стала помощь в приведении мер производственной безопасности на УМЗ в соответствие с требованиями МАГАТЭ.
Прикрытие, может, и не самое непробиваемое. Но раз сработало, то и ладно.
Направившаяся в Казахстан американская команда состояла из физиков-ядерщиков, инженеров, химиков-технологов, врачей, специалистов по логистике и технике безопасности, а также переводчиков. Помимо персонала, на транспортники С-5 загрузили 130 тонн оборудования, включая разнообразные технические инструменты, компоненты химической лаборатории, устройства спутниковой связи и ремонтную мастерскую.
В те же багажные отсеки попали более тысячи контейнеров для урана и специальные стальные бочки для транспортировки, изготовленные по стандартам МАГАТЭ. Эскадрилья вылетела в Усть-Каменогорск, осуществив по возвращении в Штаты самый долгий перелет «С-5 Гэлакси» в истории американских ВВС.
В точке прибытия команду спецов ожидали пронизывающий холод поздней осени и напряженная работа. Весь уран необходимо было извлечь из небезопасной тары и переместить в современные стальные контейнеры.
Многие стержни были поражены высокотоксичными и коррозийными веществами, требуя особых мер безопасности при работе с ними. Нестандартные слитки не помещались в новую упаковку, и их приходилось разбивать, делить и переплавлять. Затем контейнеры с ураном помещались в стальные бочки для транспортировки.
Наконец, на исходе ноября ценный груз был полностью перемещен в самолеты и отправился в заокеанский перелет с дозаправкой в Турции. На военной базе «Довер» в штате Делавэр уран погрузили в 12 армированных грузовиков без опознавательных знаков и крейсерским ходом доставили в лабораторию «Оук Ридж», где и закончился земной путь казахстанского ядерного материала. Он был разбавлен до низкообогащенного состояния и превратился в мирное гражданское топливо для атомных электростанций.
Завершить свой рассказ я хочу словами многократно цитировавшегося мной профессора Поттера, который отмечает, что эта операция могла быть успешно реализована только в уникальных условиях постсоветского Казахстана.
По его словам, отношения между «разоружающейся» страной и государством, которое помогает ей «разоружаться», в лучшем случае становятся «натянутыми». Тут же речь идет о совершенно противоположной ситуации. «Больше всего меня поразило в Проекте «Сапфир», – пишет он – «что проведя для этой статьи более десятка интервью с представителями шести различных ведомств США, я услышал от всех собеседников единодушные комплименты в адрес представителей Казахстана, которые всякий раз делом подтверждали свои благие намерения при вывозе ядерных материалов из Ульбы.
Эту симметрию целей Казахстана и США, как мне кажется, можно объяснить несколькими причинами, включая историческое наследие успешного советско-американского сотрудничества в области нераспространения, а также понимание небольшой группой ключевых казахстанских участников, что энергетическим потребностям и национальным интересам их страны наилучшим образом служит внедрение международных норм ядерной безопасности».
Операция «Сапфир» – документальный фильм